Неточные совпадения
В это время один
офицер, сидевший в углу комнаты, встал и, медленно подойдя к столу, окинул всех спокойным и торжественным взглядом. Он был родом серб, как видно было из его
имени.
Отведи господина
офицера… как ваше
имя и отчество, мой батюшка?
— Ведь не ведете же вы ваши записки для отвода глаз, как говорится! — воскликнул
офицер. — В них совершенно ясно выражено ваше отрицательное отношение к политиканам, и, хотя вы не называете
имен, мне ведь известно, что вы посещали кружок Маракуева…
Офицерам всем принесли по ящику с дюжиной чашек тонкого, почти прозрачного фарфора — тоже от
имени японского государя.
Нам подали шлюпки, и мы, с людьми и вещами, свезены были на прибрежный песок и там оставлены, как совершенные Робинзоны. Что толку, что Сибирь не остров, что там есть города и цивилизация? да до них две, три или пять тысяч верст! Мы поглядывали то на шкуну, то на строения и не знали, куда преклонить голову. Между тем к нам подошел какой-то штаб-офицер, спросил
имена, сказал свое и пригласил нас к себе ужинать, а завтра обедать. Это был начальник порта.
— Мисси, venez donc à notre table. Ou vous apportera votre thé… [идите к нашему столу. Вам сюда подадут чай…] И вы… — обратилась она к
офицеру, говорившему с Мисси, очевидно забыв его
имя, — пожалуйте сюда. Чаю, князь, прикажете?
— Да какой же он молодой, да и не
офицер он вовсе; нет, сударь, не ему, а миусовскому племяннику этому, молодому-то… вот только
имя забыл.
— Ma foi, mon officier [Право, господин
офицер… (фр.).]… я слыхал о нем мало доброго. Сказывают, что он барин гордый и своенравный, жестокий в обращении со своими домашними, что никто не может с ним ужиться, что все трепещут при его
имени, что с учителями (avec les outchitels) он не церемонится и уже двух засек до смерти.
Поселился он на Сахалине еще в доисторические времена, когда не начиналась каторга, и это казалось до такой степени давно, что даже сочинили легенду о «происхождении Сахалина», в которой
имя этого
офицера тесно связано с геологическими переворотами: когда-то, в отдаленные времена, Сахалина не было вовсе, но вдруг, вследствие вулканических причин, поднялась подводная скала выше уровня моря, и на ней сидели два существа — сивуч и штабс-капитан Шишмарев.
Здесь бывают все: полуразрушенные, слюнявые старцы, ищущие искусственных возбуждений, и мальчики — кадеты и гимназисты — почти дети; бородатые отцы семейств, почтенные столпы общества в золотых очках, и молодожены, и влюбленные женихи, и почтенные профессоры с громкими
именами, и воры, и убийцы, и либеральные адвокаты, и строгие блюстители нравственности — педагоги, и передовые писатели — авторы горячих, страстных статей о женском равноправии, и сыщики, и шпионы, и беглые каторжники, и
офицеры, и студенты, и социал-демократы, и анархисты, и наемные патриоты; застенчивые и наглые, больные и здоровые, познающие впервые женщину, и старые развратники, истрепанные всеми видами порока...
На другой день все объяснилось. Ах, какая это адская интрига! И с каким коварством она пущена в ход, чтобы забрызгать грязью одного меня и выгородить все остальное!.. Утром я сидел дома, обдумывая свое положение, как ко мне приехал один из наших
офицеров. Он назвал себя депутатом и от
имени всех товарищей пригласил меня оставить полк.
— Ваше превосходительство, — выступил вперед Шульгович, — осмелюсь предложить от
имени общества господ
офицеров отобедать в нашем собрании. Мы будем…
Так перебрал он всех ротных командиров от первой роты до шестнадцатой и даже до нестроевой, потом со вздохом перешел к младшим
офицерам. Он еще не терял уверенности в успехе, но уже начинал смутно беспокоиться, как вдруг одно
имя сверкнуло у него в голове: «Подполковник Рафальский!»
Конечно, русскому царю, повелевающему шестой частью земного шара и непрестанно пекущемуся о благе пятисот миллионов подданных, просто физически невозможно было бы подписывать производство каждому из многих тысяч
офицеров. Нет, он только внимательно и быстро проглядывает бесконечно длинный ряд
имен. Уста его улыбаются светло и печально.
Показания казаков Фомина и Лепелина. Они не знают
имени гвардейского
офицера, с ними отряженного к Петровску; но Бошняк в своем донесении именует Державина.
Майор Юрлов, начальник оной, и унтер-офицер, коего
имя, к сожалению, не сохранилось, одни не захотели присягнуть и в глаза обличали самозванца.
Бедный, жалкий, но довольно плутоватый
офицер, не сводя глаз с полицеймейстера, безумолчно лепетал оправдательные речи, часто крестясь и произнося то
имя Божие, то
имя какой-то Авдотьи Гордевны, у которой он якобы по всей совести вчера был на террасе и потому в это время «физически» не мог участвовать в подбитии морды Катьке-чернявке, которая, впрочем, как допускал он, может быть, и весьма того заслуживала, чтоб ее побили, потому что, привыкши обращаться с приказными да с купеческими детьми, она думает, что точно так же может делать и с
офицерами, и за то и поплатилась.
— Бились со мной, бились на всех кораблях и присудили меня послать к Фофану на усмирение. Одного
имени Фофана все, и
офицеры и матросы, боялись. Он и вокруг света сколько раз хаживал, и в Ледовитом океане за китом плавал. Такого зверя, как Фофан, отродясь на свете не бывало: драл собственноручно, меньше семи зубов с маху не вышибал, да еще райские сады на своем корабле устраивал.
Тем, которые в русском молчаливом
офицере узнают историческое лицо тогдашнего времени — я признаюсь заранее в небольшом анахронизме: этот
офицер действительно был, под
именем флорентийского купца, в Данциге, но не в конце осады, а при начале оной.
— Хорошо, господа, хорошо! — сказал он, наконец, — пускай срамят этой несправедливостью
имя французских солдат. Бросить в тюрьму по одному подозрению беззащитного пленника, — quelle indignité [какая гнусность! (франц.)]. Хорошо, возьмите его, а я сейчас поеду к Раппу: он не жандармской
офицер и понимает, что такое честь. Прощайте, Рославлев! Мы скоро увидимся. Извините меня! Если б я знал, что с вами будут поступать таким гнусным образом, то велел бы вас приколоть, а не взял бы в плен. До свиданья!
— Что вы так задумались? — спросил его кавалерийской
офицер. — Не хотите ли, господин Рас… Рос… Рис… pardon!.. никак не могу выговорить вашего
имени; не хотите ли выпить с нами чашку кофею?
— Нет! — сказал Рославлев, взглянув с ужасом на
офицера, — вы не человек, а демон! Возьмите отсюда вашего приятеля, — продолжал он, относясь к иностранцу, — и оставьте мне его пистолеты. А вы, сударь! вы бесчеловечием вашим срамите наше отечество — и я, от
имени всех русских, требую от вас удовлетворения.
— Французской
офицер не будет скрывать своего
имени и давить народ, чтоб избежать затруднительных вопросов, которые вправе ему сделать каждый
офицер жандармов.
— Уж я обо всем с домашними условился: мундир его припрячем подале, и если чего дойдет, так я назову его моим сыном. Сосед мой, золотых дел мастер, Франц Иваныч, стал было мне отсоветывать и говорил, что мы этак беду наживем; что если французы дознаются, что мы скрываем у себя под чужим
именем русского
офицера, то, пожалуй, расстреляют нас как шпионов; но не только я, да и старуха моя слышать об этом не хочет. Что будет, то и будет, а благодетеля нашего не выдадим.
— И, полноте! Вы видите, что я в маскерадном платье, а масок по
именам не называют. Что ты, Миронов? — продолжал
офицер, увидя входящего казака.
А так как проводили лошадей большею частию взводные унтер-офицеры и вообще люди полированные, то, поравнявшись с лошадью против начальника дивизии, каждый считал нужным отчетливо произнести
имя лошади, прибавляя: «ваше превосходительство».
Приглашая
офицеров от
имени предводителя на домашний праздник по случаю именин Ульяны Дм. Каневальской, Золотницкий настойчиво приглашал и меня, говоря, что хороший его приятель и сосед Ал. Фед. Бржесский, поэт, жаждет познакомиться со мною. Такое настойчивое приглашение не могло не быть лестно для заброшенного в дальний край одинокого бедного юноши. Я дал слово приехать; но в чем? — был почти неразрешимый вопрос в моих обстоятельствах.
— Он танцевал с Лизаветой Васильевной Масуровой, — отвечал
офицер, имевший необыкновенную способность знать
имена и фамилии всех, даже незнакомых ему дам.
Офицер повиновался и довольно звучным, чистым тенором запел: «Ты, душа ль моя, красна девица». Взоры молодого человека ясно говорили, что он под
именем красной девицы разумеет Мари, которая, кажется, с своей стороны, все это очень хорошо поняла и потупилась. Затем молодые люди расселись по дальним углам и несколько времени ни слова не говорили между собою.
Тут были кавалерийские
офицеры, с ногами, обтянутыми, точно трико, тесными рейтузами, рослые гимназисты в смешных узеньких шапках и все почему-то в пенсне и с папиросами в зубах, щеголеватые студенты, говорившие очень громко и называвшие друг друга уменьшительными
именами.
Генерал (Татьяне). Пошлите его ко мне, я буду в столовой пить чай с коньяком и с поручиком… х-хо-хо! (Оглядывается, прикрыв рот рукой.) Благодарю, поручик! У вас хорошая память, да! Это прекрасно!
Офицер должен помнить
имя и лицо каждого солдата своей роты. Когда солдат рекрут, он хитрое животное, — хитрое, ленивое и глупое.
Офицер влезает ему в душу и там все поворачивает по-своему, чтобы сделать из животного — человека, разумного и преданного долгу…
Господа
офицеры недолго толковали о внезапной дружбе Кистера с Лучковым: они привыкли к странностям бретёра. «Связался же чёрт с младенцем!» — говорили они… Кистер повсюду с жаром выхвалял своего нового приятеля: с ним не спорили, потому что боялись Лучкова; сам же Лучков никогда при других не упоминал
имени Кистера, но перестал знаться с раздушенным адъютантом.
Сделав даром три добрые круга,
Я у сторожа вздумал спросить.
Имя, званье, все признаки друга
Он заставил пять раз повторить
И сказал: «Нет, такого не знаю;
А, пожалуй, примету скажу,
Как искать: Ты ищи его с краю,
Перешедши вот эту межу,
И смотри: где кресты — там мещане,
Офицеры, простые дворяне;
Над чиновником больше плита,
Под плитой же бывает учитель,
А где нет ни плиты, ни креста,
Там, должно быть, и есть сочинитель».
Коллежский асессор был совершенно обезнадежен. Он опустил глаза вниз газеты, где было извещение о спектаклях; уже лицо его было готово улыбнуться, встретив
имя актрисы, хорошенькой собою, и рука взялась за карман: есть ли при нем синяя ассигнация, потому что штаб-офицеры, по мнению Ковалева, должны сидеть в креслах, — но мысль о носе всё испортила!
Крамольная горсть богатых сановников, с участием гвардейских
офицеров, двух-трех немецких плутов, храня наружный вид рабского подобострастия и преданности, сажала, кого хотела, на царское место, давая знать о том к сведению другим городам империи; в сущности народу было безразлично
имя тех, которые держали кнут, спине одинаково было больно.
Жандармский
офицер. Во-первых, позвольте: ваше
имя, звание, исповедание?
—
Имя ваше, господин
офицер?
Офицер назвал себя по
имени.
Но мысли его приняли другой оборот, когда на следующее утро, за завтраком, явились к нему двое господ, весьма похожих на мосье Лебёфа, только помоложе (все французские пехотные
офицеры на одно лицо), и, объявив свои
имена (одного звали m-r Lecoq, другого m-r Pinochet — оба служили лейтенантами «au 83-me de ligne»), отрекомендовали себя Борису Андреичу в качестве секундантов «de notre ami, m-r Lebo euf», [«Нашего друга, господина Лебёфа» (фр.).] присланных им для принятия нужных мер, так как их приятель, мосье Лебёф, никаких извинений не допустит.
Когда колесница с Нептуном подъехала на шканцы и остановилась против мостика, на котором стояли капитан и
офицеры, Нептун сошел с нее и, отставив не без внушительности вперед свою босую ногу, стукнул трезубцем и велел подать список
офицеров. Когда одно из лиц свиты подало Нептуну этот список, владыка морей, прочитав
имя, отчество и фамилию капитана, обратился к нему с вопросом...
— До времени не могу сказать о том, ваше благородие, а ежели решитесь вступить на правый путь, открою вам всю «сокровенную тайну», — сказал унтер-офицер. — Господь утаил ее от сильных и великих и даровал ее разумение людям простым, нечиновным, гонимым, мучимым, опозоренным за
имя Христово…
Офицер показал ему подорожную и другие бумаги, в которых было написано
имя императрицы Елизаветы.
Милица была как во сне.
Офицеры подходили к ней, жали ей руку, гладили ее по голове. Солдатики смотрели на нее с братской гордостью. Они в действительности гордились своими юными разведчиками, не жалевшими своей жизни во
имя службы для родины. Особенно был доволен Онуфриев.
— Танасио, — прошептал он тихо и сразу же замолчал, осекся, — господин капитан, — после новой продолжительной паузы прозвучал его дрогнувший голос, — господин капитан! Если вы будете выкликать охотников для ночной разведки, умоляю вас, не забыть среди их
имен имя подпоручика Иоле Петровича — твоего брата, брат Танасио, твоего брата… — заключил еще более взволнованно и пылко молодой
офицер.
On me verra au feu [Меня увидят под огнем (франц.).], полюбят меня, будут уважать меня не за одно
имя, — крест, унтер-офицер, снимут штраф, и я опять вернусь et, vous savez, avec ce prestige du malheur! Ho quel désenshantement [и, знаете, с этим обаянием несчастья!
Первого из них я уже не застал в Ницце (где я прожил несколько зимних сезонов с конца 80-х годов); там он приобрел себе
имя как практикующий врач и был очень популярен в русской колонии. Он когда-то бежал из России после польского восстания, где превратился из артиллерийского
офицера русской службы в польского"довудца"; ушел, стало быть, от смертной казни.
Будзилович в Оршанский уезд прибыл в апреле, представился местной полиции под
именем русского
офицера, предъявил билет и стал разъезжать по помещикам, везде обучал молодых людей строю, желая составить образцовый отряд, в пример всей имеющейся собраться шайки.
— Густав! — закричал русский
офицер. —
Именем Луизы остановись. (Будто околдованный этими словами, Густав опустил руку.) Видишь, храбрые твои товарищи сдаются в плен.
Штаб и обер-офицерам были розданы золотые кольца с
именем покойного фельдмаршала.
Светская сплетня сделала свое дело, и
имя княгини и ее странный, несвоевременный отъезд начали сопоставлять с не менее таинственным почти бегством из Петербурга графини Переметьевой и странно совпавшим с этими двумя эпизодами самоубийством
офицера в необитаемом доме покойной графини Переметьевой.
Желая скрыть свое настоящее
имя, он выдал себя за трабантского
офицера Кикбуша, только что вчера прибывшего из армии королевской с известиями к генерал-вахтмейстеру о новых победах и теперь, по исполнении своего дела, возвращающегося в армию; присовокупил, что между тем ему дано от генерала поручение заехать по дороге в Гельмет и доложить баронессе о немедленном приезде его превосходительства; что он остановлен у корчмы видом необыкновенной толпы, угадал тайну актеров и просит позволения участвовать в их шутке.